"Я и авторская песня". Хорошенькая тема, этак всю жизнь надо в подробностях описать... Но рискну, уж больно за живое задело. Моё общение с этим странным жанром можно поделить на 3 этапа, как у Пешкова: детство, юность, зрелость. Часть первая. "Детство" Родился я в 1957 году, в Москве, в песенной семье. Отец - музыкант-надомник. Т.е. самоучка, душа любой компании, песен знал море, играл на всём, что издаёт любые звуки. Но любимым инструментом была гитара. Семиструнная, а потом и шести освоил, но уважал больше семь струн. Пел всё что любил, а любил всё мелодичное да ещё что бы и за душу брало. Романсы, блатные, песни из фильмов и ещё непонятно откуда взявшиеся, но безумно интересные. Мама бала бывшая профессиональная певица, потерявшая голос, для сцены, но не для друзей, которых а нашем доме никогда не переводилось. В последствии мама закончила библиотечный факультет и всю жизнь работала в библиотеке. Вот так я и рос среди гор книг и перманентных попоек с песнопениями. И ещё нюанс. У нас дома было ПИАНИНО! Первая совместно купленная вещь моими родителями. Ну, ещё был баян, аккордеон, 3 гитары, трофейная губная гармошка, вагон всяких дудок и армейский горн, на котором отец оттрубил 4 года срочной службы. Короче - не дом, а вертеп. В последствии, ко всему этому начали прибавляться бобинные магнитофоны! "МАГ" - на нём был только один штырь и обе бобины сидели одна на другой. "Нота" - как детский конструктор "Сделай сам!". Без корпуса и с кучей запасных частей. Потом красавец "Днепр", а финале - комбайн "Эстония". К бесконечным книгам в доме прибавилось лавинообразное количество бобин и устойчивый запах ацетона, коим постоянно рвущиеся плёнки клеились. Как уже было подмечено в других воспоминаниях, вопрос "А автор кто?" при прослушивании всего этого богатства был неуместен. Знали только Высоцкого, которого даже на самой плохой по качеству записи нельзя было перепутать. Уже ставши умудрённым кэсэпешником, я узнал, что там был и Галич, и Визбор, и Ким, и Анчаров. Они спокойно уживались, порой прямо на одной бобине, и с Северным, и с Эмигрантами, и с цыганами, и Ножкиным, и с блатными. Конечно, с Высоцким никто не мог сравнится! Но петь его, как ни странно, в нашем доме никто не решался. Ни отец, ни потом я, ни мой младший брат, о котором я поведаю в следующих главах. Слушали беспрерывно, но никогда не пели. А вот кого пели и любили всей душой - это Юрия Визбора. "Если я заболею…" я до сих пор не пою, это была песня отца и только его. Написал эту фразу, а у самго ком в горле... настолько это всё близко и было как вчера. Отец и сейчас жив, но он далеко и мы с ним почти не общаемся... Петь, если это можно назвать пением, я начал одновременно со способностью говорить или чуть позже. Ах! Как это было упоительно: сидеть со взрослыми за столом и подпевать! У меня даже был сольный номер - "Хромой король". Мама играла на пианино, а отец на гитаре. А я безбожно перевирая слова с упоением "пел"! А чего стоило мгновение, когда в финале все подхватывали "Уряяяя!" Это была настоящая жизнь! Лет в семь, когда мои пальцы слегка окрепли, я потянулся к гитаре, но меня ждало разочарование... Папа принял волевое решение: Сержик ХОЧЕТ учиться играть на баяне. Что бы перерасти папу. И началось и длилось семь лет. И папу переросли в технике, но не в музыкальном даровании. Но после окончания музшколы ни разу не прикоснулись к "любимому" инструменту. К слову сказать, сейчас хочу... Из Москвы уже заказал баян. А гитара? А куда она могла деться, как ей и положено, была в андеграунде, т.е. во дворе. Всё свободное время делилось между игрой в футбол/хоккей и бренчанием на гитаре. И был, как положено дворовой учитель - Лёнька Перников. Ас! Знал 6 аккордов! А блатных песен знал от братьев - ужасть как много! И всё время пополнялся репертуар, так как братья наперегонки мотали срока. Ну и само собой - дворовая лирика. Потом Битлы. Короче, всё как у нормальных пацанов. Мой Визбор не катил, надрыву в его песнях не хватало... И всё это так и катилось, аж до 8-го класса. После 8-го - технарь. И вот в технаре, в первые же месяцы учёбы произошло событие, в корне, как впоследствии выяснилось, изменившее мою жизнь. Но об этом в следующей главе: "Юность" |