Н. Локшиной
Я рисую людскую цепочку. Семьи, пары, а кто – в одиночку, окружённые стражей, сквозь дым оставляют Иерусалим.
Между бычьих повозок и конских вслед верблюдам до рек вавилонских обжигать им ступни о песок, выдыхаясь, идти на восток.
Соплеменники, родичи, предки. Налицо родословные ветки, ропот с гомоном, под ноги взгляд больше ста поколений назад.
Давит ноша, сутулятся спины, вьются кудри, волнятся седины. Чётко вижу не со стороны: нет ни тени на них, ни вины.
Но над каждым из них, от пророка до младенца, нацеленность рока. Но лучист и воздушен покров их имён. И во веки веков
этот день будь не к ночи помянут. Лишь иерусалимский пергамент в силах выдержать зримый повтор среди тех же, что в древности, гор.
|