Все то же самое, что в двадцать пять, что в сорок: неделя рассыпается на ворох бессмысленного яркого тряпья. И в зеркале покачиваясь, я не узнаю себя, да зеркало ли это или на темной стенке блики света застыли... а светило пронеслось и нет его, и мы по жизни врозь.
Так ласточка беззвучно гнезда лепит, и высыхает глина, пережив себя, насельников, чуть слышной жизни лепет, тепла мгновенный перелив. И я, сестра моя, и я леплюсь к стене, и я боюсь и холода, и жара, и шва меж ними, и борьбы теней под крыльями, и бархатного жала соседей по судьбе и суете, их резких песен, их молекул меда, их траектории в зрачках детей, привычных к мелким нарушеньям кода. Прости меня, ты во сто раз смелее. Склонив крыло над лепесточком глиняным, душа запомнит медный привкус клея и не утратит собственного имени. Спасение созвучно благодати. Прости, когда мне воздуха не хватит.
|