И тогда, когда станешь одною из ста лишь Среди стариц любви, перетекших в уста лишь Равнозначных, ну хоть бы – из двух, из пяти, Пересохшими руслами, будет цвести И истаешь, как дым отгоревших пристанищ Долговая неправда, в которой состаришь Мелконабранной памяти, взятой в петит… Отболевшее небо с разжатой горсти.
Этих девичьих рек бузина и обуза, И в девичестве ран – и буза, и обуза, Эти фигли и мигли ночных городов Там, где тигли становищ осветят альков, В панибратской беде колдовского союза Где сошла наша кровь, сквозняки отволтузя, Между теми, кто скраден и весело вдов, На мезузах бездверных твоих косяков.
Между чуждых бород, разгребающих пепел, Полюби меня вдруг, так как жизнь онелепил, – Для торговых убийц подзатарив в мешок. Проходимца, чей слепень пропажу предрек, Я там жил и любил. Я там пил, будто не пил, Там, где склеп – твоя степь, возведенная в степень Лишь дышок и остался мне на посошок. Заблудившихся в стебе ослепших дорог.
Мы найдемся тогда, когда точно не станем. Мы вернемся туда – обознаться местами, Забинтованы спать в средиземный простор. Обознаться устами столпившихся в хор, И прильпнет наш язык в раскаленной гортани Постучаться к тебе в заколоченный ставень, В острорежущих клятвах запасливых гор. Отпросившись с постоя внимательных гор.
|