Ах, едущий к цели – из памяти невыездной, И мысль, что скребётся об окна трамвая, слепа ведь. Поит Петропавловка с ложки Неву желтизной, И, кабы не зной, то всегда там февраль или память.
Не много я знаю про то, где резвлюсь и влачу, Но это – к врачу, к детороду, жалетелю-Богу, Трамвайные гнёзда прозрачной ладонью верчу, Птенцовой надеждой с куриною лапой итога.
Но свет Петропавловки – впалый и жухлый опал, На что наступал Петипа в Мариинском театре, И я ускользал на свету, когда был пятипал, В беспамятном вальсе, где нужно прихрамывать на три.
Ответь мне, Онегин-чужак, и, Щелкунчик, скажи, Поведай, Каховка, – есть заново множество сцен там, Где льются по окнам трамваев опять миражи, На стыках мостов спотыкаясь привычным акцентом?
Скажи, это я ли свою остановку проспал? – Так долго листал я свой личный безбуквенный требник, – И голубь снежок от парадной моей протоптал, Почти пятипал, и перо обронил на поребрик.
|