Гагуа Дмитрий

Я начал пить в долг. И закусывать тоже.
Курить, как ни жалко, пришлось просто бросить;
ну, что бы Тебе возвратить меня, Боже,
в блаженную, в двадцать четвёртую осень!
Неделю подряд не слезаю с дивана,
сплю в обуви, с драным носком под подушкой;
душа медитирует в чёрной нирване,
а плоть, что ни день, не доходит до душа.

Не помню дословно, за что меня ищут
полиция, бабы и служба налогов,
но, как ни суди, им виднее, их тыщи,
а я, видит Бог, мне совсем одиноко.
Небритой щекой к леденящему небу —
аж сердце щемит! — прижимаюсь недужно;
пуста и тревожна похмельная нега…
Кому это важно? И на хрен не нужно.

Я двери запру, телефон разломаю —
чем дальше, тем больше, чем больше, тем хуже —
всё по фигу. Жизнь моя глухонемая
мычит беспокойно и рвётся наружу,
но страх то крадётся, то гулко топочет,
качаясь в подъезде от стенки до стенки,
и длятся, как сон, бесконечные ночи,
и кончились деньги. Да, кончились деньги.

И снова по кругу, по кругу, по кругу,
в углы и простенки влетая с разгона,
депрессией перепеленатый туго,
валяюсь гигантским таким эмбрионом,
и в голос кричу я, и плачу в ознобе
когда, обернувшись на зыбкое эхо,
вдруг вижу — из зеркала скалится зомби
и машет ладошкой: «Вставай, мол, приехал!»

2007, вроде, год.