Гагуа Дмитрий

Хлопнув легко по плечу — эй, привет, мне пора! — и пошёл, побежал —
Елизаветинский дождь, как заезжий, почти итальянский гравёр,
заштриховал сей унылый пейзаж, в котором случайные люди
сплошь анонимны, безлики, зане голоса их осипли,
жесты манерны, движенья ходульны, и с нашим талантом,
в общем и целом, рассчитывай только на мелкие роли
заднего плана без слов, в лучшем случае — разве что крикнуть
«Кушать, мол, подано!»; дождь растянулся на лиги и мили
конной процессией, пышным посольством, возможно, испанским,
или, положим, с Московии, впрочем — не важно, поскольку
дождь, повторяю, идёт и идёт, заполняя под самый
край небеса, разжижая безвременье пресной водицей,
хляби разверзлись, и нет ни просвета, лишь шёпот дождя…

Солнце чуть брезжит рыбьим пятном по сырой мешковине,
даль — силуэты и контуры — всё близоруко расплылось,
где-то на карте Меркатора, как пузыри вдоль по лужам,
сгинула в нетях флотилия из неотправленных писем;
видишь — последний кораблик с размытым чернильным
росчерком — видимо, женским — крутится в водовороте,
с бодреньким «Божехраникоролевуифренсисадрейка!»
плавно ложится на борт, и уходит ко дну, и аминь.

Елизаветинский дождь в пяти классических актах
строг и торжественен, сир и юродив, а значит — блажен,
сыпется бисером чёток, бессмысленной скороговоркой,
плещет в гортани, умея пока что ещё различать «you» и «thou»,
этим и разнясь с дождём, скажем, Викторианской эпохи.

Пальцы немые заломлены криво в каком-то мычащем
слоге, раскисшая глина налипла пластом на колёса,
шествие длится, ближе, ещё, и сомнений уж нет — московиты
в диких мехах, в шутовских одеяниях, варвары, словом,
где же? А вот он и я — пристроившись из любопытства
в хвост разномастной такой веренице, машу Вам, milady, рукой.
Это — гравюра; наш век, на изящное падок,
любит причастным быть вечности, но рисовать не обучен —
лиц не узнать, да и что эти, в сущности, лица
смогут поведать пристрастному глазу подростка
лет через триста-четыреста… Праздная скука!
Кто-то — всё я же, конечно — листаю тут, в библиотеке,
толстые хроник тома, пока там смывает в канаву
пыльное детство моё Елизаветинский дождь.

Ноябрь 2007 г.