Это я.
На стульчике – в матроске –
весь навстречу вглядам и улыбкам
вдруг застыл
в такой наивной просьбе:
мне бы жить без горя и ошибок.
Но глаза раскрыв, как два светила,
в черноту уставившись, как в омут,
я еще не знал,
что это было
чуть ли не у каждого второго.
А когда их выстроили вровень
и когда скомандовали
- Achtung!
на меня пахнуло теплой кровью.
Или так же ненавистью пахнет?
И второй упал, когда светило
солнце, словно высветило омут.
И нельзя сказать,
чтоб жизнь любила
что-нибудь изобретать другое.